Неточные совпадения
Чичиков начал как-то очень отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с
большою похвалою об его
пространстве, сказал, что даже самая древняя римская монархия не была так велика, и иностранцы справедливо удивляются…
Между тем приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники: а здесь изъездите
пространство втрое
больше Европы, и вы все-таки будете только проезжий.
По гласису тянутся две аллеи
больших широколиственных деревьев; между аллеями, по широкой дороге, движется бесконечная нить двуместных и четвероместных колясок, с синьорами и синьоринами, с джентльменами, джентльменками, и огибает огромное
пространство от предместий, мимо крепости, до самого взморья.
Сверх провинции Альбани, англичане приобрели для колонии два новые округа и назвали их Альберт и Виктория и еще
большое и богатое
пространство земли между старой колониальной границей и Оранжевой рекой, так что нынешняя граница колонии простирается от устья реки Кейскаммы, по прямой линии к северу, до 30 30’ ю‹жной› ш‹ироты› по Оранжевой реке и, идучи по этой последней, доходит до Атлантического океана.
На глазомер оставалось версты три, и нам следовало зайти за коралловый риф, кривой линией опоясывавший все видимое
пространство главного,
большого острова.
Длительная и истребительная мировая война надорвет силы Европы, а народам Европы трудно будет искать источников новой энергии на
большей глубине и в
большей шири мировых
пространств.
Пробираясь к ним, я спугнул
большую болотную сову — «ночную птицу открытых
пространств», которая днем всегда прячется в траве.
Да, от
большой северо — восточной реки все
пространство на юг до половины полуострова зеленеет и цветет, по всему
пространству стоят, как на севере, громадные здания в трех, в четырех верстах друг от друга, будто бесчисленные громадные шахматы на исполинской шахматнице.
«Да, в центре бывшей пустыни; а теперь, как видишь, все
пространство с севера, от той
большой реки на северо — востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую же, какою была когда-то и опять стала теперь та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось в старину, что она «кипит молоком и медом».
Так, как в математике — только там с
большим правом — не возвращаются к определению
пространства, движения, сил, а продолжают диалектическое развитие их свойств и законов, так и в формальном понимании философии, привыкнув однажды к началам, продолжают одни выводы.
Комната тетенек, так называемая боковушка, об одно окно, узкая и длинная, как коридор. Даже летом в ней царствует постоянный полумрак. По обеим сторонам окна поставлены киоты с образами и висящими перед ними лампадами. Несколько поодаль, у стены, стоят две кровати, друг к другу изголовьями; еще поодаль —
большая изразцовая печка; за печкой, на
пространстве полутора аршин, у самой двери, ютится Аннушка с своим сундуком, войлоком для спанья и затрапезной, плоской, как блин, и отливающей глянцем подушкой.
Когда комета уносилась в
пространство, а на месте подсчитывались результаты ее пролета, то оказывалось, по
большей части, что удаления, переводы, смещения постигали неожиданно, бестолково и случайно, как вихрь случайно вырвет одно дерево и оставит другое.
Увидеть мосье Лемпи вне этого
пространства —
большая редкость.
Пространство, время, все категории познания, все законы логики суть свойства самого бытия, а не субъекта, не мышления, как думает
большая часть гносеологических направлений.
Но если во всех суждениях, из которых состоит знание, заключена сама действительность, присутствует само бытие, то возникают
большие затруднения с
пространством и временем, так как мы строим суждения о действительности, отделенной от нас
пространством и временем.
Слово степь имеет у нас особенное значение и обыкновенно представляет воображению обширное
пространство голой, ровной, безводной земной поверхности; многие степи таковы действительно, но в Оренбургской губернии, в уездах Уфимском, Стерлитамацком, Белебеевском, Бугульминском, Бугурусланском и Бузулуцком, [Последние три уезда отошли теперь ко вновь учрежденной Самарской губернии] степи совсем не таковы: поверхность земли в них по
большей части неровная, волнистая, местами довольно лесная, даже гористая, пересекаемая оврагами с родниковыми ручьями, степными речками и озерами.
Еще
большую горячность показывает утка к своим утятам: если как-нибудь застанет ее человек плавающую с своею выводкой на открытой воде, то утята с жалобным писком, как будто приподнявшись над водою, — точно бегут по ней, — бросаются стремглав к ближайшему камышу и проворно прячутся в нем, даже ныряют, если
пространство велико, а матка, шлепая по воде крыльями и оглашая воздух особенным, тревожным криком, начнет кружиться пред человеком, привлекая все его внимание на себя и отводя в противоположную сторону от детей.
Часа через два начало смеркаться. Солнце только что скрылось за облаками, столпившимися на горизонте, и окрасило небо в багрянец. Над степью пробегал редкий ветер. Он шелестел засохшею травою, пригибая верхушки ее к сугробам. Снежная равнина безмолвствовала. Вдруг над головой мелькнуло что-то белесоватое,
большое. По бесшумному полету я узнал полярную сову открытых
пространств.
Был один из тех знойных июльских дней, когда нагретая солнцем земля не успевает за ночь излучить тепло в мировое
пространство, а на другое утро, накопляет его еще
больше, и от этого становится невыносимо душно.
Путешествие наше близилось к концу. Сплошная тайга кончилась и начались перелески, чередующиеся с полянами. С высоты птичьего полета граница тайги, по выходе в долину Амура, представляется в виде ажурных кружев. Чем ближе к горам, тем они казались плотнее, и чем ближе к Амуру, тем меньше было древесной растительности и
больше луговых
пространств. Лес как-то разбился на отдельные куртины, отошедшие в стороны от Хунгари.
В этот день с бивака мы выступили в обычное время и в полдень, как всегда, сделали
большой привал. В два часа мы миновали последние остатки древесной растительности. Дальше перед нами на необозримом
пространстве расстилалась обширная поемная низина, занесенная снегом, по которой там и сям отдельными буро-желтыми пятнами виднелись вейник и тростник, менее других погребенные сугробами.
В кабаке стоял дым коромыслом. Из дверей к стойке едва можно было пробиться. Одна сальная свечка, стоявшая у выручки, едва освещала небольшое
пространство, где действовала Рачителиха. Ей помогал красивый двенадцатилетний мальчик с
большими темными глазами. Он с снисходительною важностью принимал деньги, пересчитывал и прятал под стойку в стоявшую там деревянную «шкатунку».
Расстилалась эта луговина по тот бок речки на такое далекое
пространство, что
большая раскольничья деревня, раскинутая у предгорья, заканчивавшего с одной стороны луговую пойму, из города представлялась чем-то вроде длинного обоза или даже овечьего стада.
Начертив себе эти границы, она все
пространство, в них заключающееся, наполнит благородным энтузиазмом, но только этопространство — ни
больше, ни меньше.
Я совершенно ясно чувствую, как тают, тают ограничивающие меня в
пространстве шлифованные грани — я исчезаю, растворяюсь в ее коленях, в ней, я становлюсь все меньше — и одновременно все шире, все
больше, все необъятней.
Я заметил только, что он сочувственным оком и с
большим участием следил за моею несчастною фигурой, качавшеюся, подобно маятнику, в
пространстве.
Я видал такие обширные полевые
пространства в южной половине Пензенской губернии 14, по, под опасением возбудить в читателе недоверие, утверждаю, что репутация производства так называемых «буйных» хлебов гораздо с
большим нравом может быть применена к обиженному природой прусскому поморью, нежели к чембарским благословенным пажитям, где, как рассказывают, глубина черноземного слоя достигает двух аршин.
Пройдя шагов двести, вы входите в изрытое, грязное
пространство, окруженное со всех сторон турами, насыпями, погребами, платформами, землянками, на которых стоят
большие чугунные орудия и правильными кучами лежат ядра.
Но теперь он любит. Любит! — какое громадное, гордое, страшное, сладостное слово. Вот вся вселенная, как бесконечно
большой глобус, и от него отрезан крошечный сегмент, ну, с дом величиной. Этот жалкий отрезок и есть прежняя жизнь Александрова, неинтересная и тупая. «Но теперь начинается новая жизнь в бесконечности времени и
пространства, вся наполненная славой, блеском, властью, подвигами, и все это вместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей».
Он у нас действительно летал и любил летать в своих дрожках с желтым задком, и по мере того как «до разврата доведенные пристяжные» сходили всё
больше и
больше с ума, приводя в восторг всех купцов из Гостиного ряда, он подымался на дрожках, становился во весь рост, придерживаясь за нарочно приделанный сбоку ремень, и, простирая правую руку в
пространство, как на монументах, обозревал таким образом город.
Он, точно
большое мудрое животное, сознающее свою непомерную силу и боящееся ее, осторожно, боком отваливал от берега, выбираясь на свободное
пространство.
Утро; старик сидит за чайным столом и кушает чай с сдобными булками; Анна Ивановна усердно намазывает маслом тартинки, которые незабвенный проглатывает тем с
большею готовностью, что, со времени выхода в отставку, он совершенно утратил инстинкт плотоядности. Но мысль его блуждает инде; глаза, обращенные к окошкам, прилежно испытуют
пространство, не покажется ли вдали пара саврасок, влекущая старинного друга и собеседника. Наконец старец оживляется, наскоро выпивает остатки молока и бежит к дверям.
Но пугаться было некому; одни дикие степи и темные леса на далекое
пространство оглашались неистовыми криками сотни работников, к которым присоединялось множество голосов женских и еще
больше ребячьих, ибо всё принимало участие в таком важном событии, всё суетилось, бегало и кричало.
Дабы один
большею сетью, или ярыгою, не захватил более
пространства и, следовательно, более рыбы, нежели другой, у коего сеть меньше, то определена однажды навсегда длина всех сетей.
Опять ругательство, и опять ленты немецкого чепца возмущаются. Ваську бесит то, что немка продолжает сидеть, не то что русская барыня, которая сейчас бы убежала и даже дверь за собой затворила бы на крючок. Ваське остается только выдерживать характер, и он начинает ругаться залпами, не обращаясь ни к кому, а так, в
пространство, как лает пес. Крахмальный чепчик в такт этих залпов вздрагивает, как осиновый лист, и Ваську это еще
больше злит.
Ширина
больших рек действительно обманывает глаз. Так бы вот, кажется, и переплыл; а между тем стоит только показаться барке на поверхности воды или человеку на противоположном берегу, чтобы понять всю огромность водяного
пространства: барка кажется щепкой, голос человека чуть слышным звуком достигает слуха.
Даже трава не росла в этом саду, потому что земля на всем его
пространстве была вытоптана ученическими ногами, как молотильный ток, и не пропускала сквозь себя никакого ростка, а в
большие жары давала глубокие трещины, закрывавшиеся опять при сильных дождях.
О том, что «возвышенность» — следствие превосходства над окружающим, говорится у Канта и вслед за ним у позднейших эстетиков [у Гегеля, у Фишера]: «Мы сравниваем, — говорят они, — возвышенное в
пространстве, с окружающими его предметами; для этого на возвышенном предмете должны быть легкие подразделения, дающие возможность, сравнивая, считать, во сколько раз он
больше окружающих его предметов, во сколько раз, напр., гора
больше дерева, растущего на ней.
Обыкновенно говорят: «возвышенное состоит в превозможении идеи над формою, и это превозможение на низших степенях возвышенного узнается сравнением предмета по величине с окружающими предметами»; нам кажется, что должно говорить: «превосходство великого (или возвышенного) над мелким и дюжинным состоит в гораздо
большей величине (возвышенное в
пространстве или во времени) или в гораздо
большей силе (возвышенное сил природы и возвышенное в человеке)».
Бывали примеры, что если волки ходят на приваду стаей и один из них попадет в капкан, то все другие бросаются на него, разрывают в куски и даже съедают, так что на
большом утолоченном и окровавленном
пространстве снега останется только лапа в капкане да клочки кожи и шерсти; это особенно случается около святок, когда наступает известное время течки.
Все это справедливо; но о вкусах в охоте спорить не должно; скажу только, что продолжительной, упорной скачки несравненно
больше в гоньбе, чем в травле, что в гоньбе охотник действует самостоятельнее, обходясь без помощи собак и ружья, и что, по словам многих, в то же время псовых охотников, гоньба за зверем в одиночку горячит
больше травли] Быстрая скачка на резвой лошади, по необозримому
пространству, за убегающим хищным зверем сильно разгорячает охотника, и он приходит в какое-то вдохновенное состояние, в самозабвение.
Надо заметить, что от нашего Крылова и до Березовки Бржесских 60 верст, и я никогда почти дорогой не кормил, а останавливался иногда на полчаса у знакомого мне 60-летнего барчука Таловой Балки. Но по
большей части моя добрая пара степняков легко в 6 часов пробегала это
пространство.
Все это
пространство было обнесено легкою оградой и обтянуто проволочной сеткой и представляло
большой птичник.
Солдаты укладывались спать. В нашей палатке, где, как и в других, помещалось шестеро на
пространстве двух квадратных сажен, мое место было с краю. Я долго лежал, смотря на звезды, на костры далеких войск, слушая смутный и негромкий шум
большого лагеря. В соседней палатке кто-то рассказывал сказку, беспрестанно повторяя слова «наконец того», произнося не «тово», а «того».
Людовик (в
пространство). Герцог, если вам не трудно, посадите маркиза де Лессака на один месяц в тюрьму. Дать ему туда свечку и колоду карт — пусть рисует на ней крестики и нулики. Затем отправить его в имение — вместе с деньгами. (Де Лессаку.) Приведите его в порядок. И еще: в карты
больше не садитесь играть, у меня предчувствие, что вам не повезет в следующий раз.
В
большой высокой зале было только две свечи на фортепьяно, остальное
пространство было полутемно.
Это был
большой, низкий сарай, занимавший все
пространство отпавшей глыбы.
Полканов исподлобья смотрел в пылающее волнением лицо Бенковского и сознавал, что этому юноше нужно возражать словами, равными его словам по силе вложенного в них буйного чувства. Но, сознавая это, он не чувствовал желания возражать. А огромные глаза юноши стали ещё
больше, — в них горела страстная тоска. Он задыхался, белая, изящная кисть его правой руки быстро мелькала в воздухе, то судорожно сжатая в кулак и угрожающая, то как бы ловя что-то в
пространстве и бессильная поймать.
На другом конце длинной улицы появилась кучка всадников, и я узнал бега, до которых и якуты, и татары
большие охотники. Всадников было человек пять, они мчались как ветер, и когда кавалькада приблизилась, то впереди я различил серого конька, на котором вчера приехал Багылай. С каждым ударом копыт
пространство, отделявшее его от скакавших сзади, увеличивалось. Через минуту все они промчались мимо меня как ветер.
На улице было тихо: никто не ехал и не шел мимо. И из этой тишины издалека раздался другой удар колокола; волны звука ворвались в открытое окно и дошли до Алексея Петровича. Они говорили чужим ему языком, но говорили что-то
большое, важное и торжественное. Удар раздавался за ударом, и когда колокол прозвучал последний раз и звук, дрожа, разошелся в
пространстве, Алексей Петрович точно потерял что-то.